Голосование за ходы

—C-c-c...! Лежать-боятсья! — укушенный дварф не собирался расставаться с куском своей ляжки и рубанул "живучего" мертвяка наотмашь, после чего, движимый одновременно болью, обидой, яростью, дварфийским упрямством и определённой мыслью о сложившейся ситуации, рванул прямо на скелета-лучника.

Мурадёр зловредно вывернулся от верёвки и заявил:
— Это не ко мне надо привязывать верёвку, а к двери. Что на той стороне. И это, по-хорошему, должен делать я. А ещё, я бы сбросил в ту дыру факел. Или сразу всю эту рухлядь — дварф обвёл рукой валяющиеся доспехи— на случай, если там засела ещё какая-то дрянь. Падающие на голову железяки не способствуют удачной засаде. С антимагией же не балуй раньше времени. Вдруг бы не сработало, и я б как дурак с ней стоял, а не работал кинжалами да шестопёрами. Или, хуже того, жмыхнула бы эта твоя, то есть не твоя, а флейтвоая антимагия так, что из тебя и из Тиаррона всю магичность до конца жизни выпила бы. Тьфу! Ладно. Раз, два, три... Я побежал!
Мурадёр ринулся пересекать комнату, используя весь свой богатый плутовской опыт.

Дварф лихо извернулся, оставив обе ржавые кровожадные железяки в недоумении и поспешил на выручку Тиаррону. С разбегу наломиться на ощетинившуюся острыми ракушками и кораллами консервную банку "рыцарский доспех" было бы чертовски глупо — для этого нужно самому быть облачённым в прочную сталь, а потому Трёхсотфунтовый нанёс один-единственный удар, метя точно в сочленение доспеха на локте. Это, наверное, должно было заставить испытать боль и разжать хватку магическую тварь... Если бы та чувствовала боль. В любом случае, Мурадёр на этом не остановился, успев пробраться немного вглубь комнаты.
Он лихорадочно перебирал в уме, что можно использовать против подобной напасти...

Мурадёр, всё ещё ожидая Тиаррона и Толанда, достал обратно недавно полученный мешочек с золотыми монетами. Совесть его не беспокоила: раз все на острове пропали, то и сундуки теперь ничейные, и их содержимое, значит, тоже. А небольшая прибыль от авантюры уже грела сердце и оправдывала то, что он, Мурадёр Трёхсотфунтвоый, дварф и плут, стоит здесь, а не ужинает в особняке и ложится спать. Пересчитав монеты несколько раз кряду, он решил, что двадцать в мешочке, содержимое которого следует делить на троих — число не совсем доброе, и отложил две монеты себе. "Полторы дюжины — куда лучше! Каждому по 6. А эти две пойдут мне в качестве премии за искусный взлом замков, хех. С другой стороны, полторы дюжины поделить на четверых будет трудновато, если Толанд окажется неплохим малым, но это потом..."
Наконец, разобравшись с деньгами, Мурадёр увидел огрызок яблока. Он подобрал его, вышел на смотровую площадку и с размаху запустил огрызок в море, после возвратился в комнату: "Странно. Зачем оставлять огрызок в комнате, если его можно выбросить в море? Грязь разводить... И вообще, такое маленькое яблоко я бы съел целиком, не оставив и огрызка... Может, огрызок бросили, когда что-то произошло, и срочно ушли из комнаты? Почему тогда заперли? Надо будет над этим подумать... Ну скоро там эти двое с маяком, а?"

— У меня, по-вашему, есть хорошая такая секира на случай, если вся ватага мелких паскудников оруще-клокочущим облаком вылетит раньше времени из той изгаженной пещеры? Или... Знаете, мне не нравится эта задумка. Я бы предпочёл сначала по-тихому заглянуть внутрь и примерно представить, что вообще творится и что может нас там ждать. Но прежде, чем мы совершим глупость, если вдруг мы её совершим, надо основательно подготовиться. Доски, кусты, верёвки. Нужно будет натянуть верёвки у выхода близко к земле, чтобы эти поганцы, выбегая, спотыкались и падали.
Мурадёр хмыкнул и погладил ладонью левой руки свою бороду. В правой он всё ещё держал добытые стрелы. Одну он сунул в свой колчан, одну отдал Мурксу, одну всунул Артуру, две подал леди Амалеан.
— Хм...
Дварф аккуратно прошёл вдоль берега ручья почти до самого входа и заглянул в темноту пещеры. Впрочем, какая же это темнота? Дварфы — сыны гор, нередко их жизнь проходит в глубинах каменных пород, вдали от света солнца, и потому там, где глаза человека откажутся видеть хоть что-то помимо кромешной стены мрака, глаз дварфа многое различит.

— Ну-с, приступим.
Эарендаль, применив свои познания в медицине, вытащил стрелы из тела Полуяна, почти не причинив тому вреда. Почти, ведь судя по тихо изрыгаемым монахом ругательствам, процесс был не просто болезненным, а совершенно мучительным. Благодаря вмешательству целительной магии сразу после получения монахом ран, те почти не кровоточили и даже начинали кое-как заживать.

Попытки гоблина сбежать на глазах Эарендаля склонили чашу весов в пользу... Милосердия. Пусть сгинет всё то, что мог бы сказать гоблин, в тёмной чащобе. Наверняка он бы стал врать и юлить... Один взмах серпом, и всё будет кончено. Но пусть судьбу остроухого мелкого поганца решит тот, кто его и подстрелил. Кенталот.

Бой завлекал друида, горячил кровь... Но инстинкт, да, именно инстинкт, заставил Эарендаля вдохнуть воздух и обострить слух. И до него донёсся запах гнолльей вони, но не от тех троих, что бежали впереди, а откуда-то со стороны. А неестественный шелест вкупе с тихим треском справа и слева, которые едва выделялись среди звуков боя, эльфу дали понять, что противников куда больше...

Друида как будто обдали ведром ледяной воды. Предвкушение победы над тварями, что нарушают баланс, сея лишь смерть и разрушение, сменилось сосредоточенностью. Решения приходилось принимать быстро.

«Каил, в кустах враг!» — довольно громко вскричал эльф на эльфийском, предупреждаю дроу о том, что неприятель очень близко к нему. Правой рукой друид махнул в сторону других кустов и отдельным жестом предупредил об опасности Асинкрита. Не долго думая, Эарендаль зажёг в этой руке ещё один огонёк и метнул в гнолла с кинжалами, что находился ближе всего.

Потом мысленно перенёсся к Полуяну, и отчётливо произнёс Слово. Слово исцеления.

И сделал несколько шагов назад